– Ты склонна преувеличивать! И потом, ты его идеализируешь, как всякая влюбленная женщина. Вот и весь сказ. А то, что он жлоб, так этого мнения я не изменю!
Натаныч быстро переоделся и стал крутить в руках галстук.
– Слушай, а я как-то забыл… Они там в рубашках с галстуками ходили вообще?
– Нет. Исключительно в косоворотках.
– Очень остроумно! – Он запулил в меня своим тощим галстуком, который, видимо, тоже остался с девяностых годов, и расстроенно сказал: – Ну что ты смотришь на страдания мои, садистка? Завяжи уже его наконец!
Я села и начала сосредоточенно крутить узел. А Натаныч переобулся и, стряхивая с себя пылинки, стал крутиться перед зеркалом. Потом мы вместе затянули ему галстук, и я сказала:
– Так. Возьми с собой прибор с лиловой кнопочкой.
– Это еще зачем?
– Сталин сказал.
– Ага! – Натаныч скептически посмотрел на меня. – Прикажет замерить координаты лубянской камеры, а ты – раз!.. И переместишься туда.
– Не говори ерунды… – Тут я вспомнила про публикацию в «Правде». – Представляешь, он Ежова к стенке поставил!
– Да ты что! И Берию досрочно назначил?
– Нет. Темнит что-то. Ничего не сказал. Ну ладно… Иди уже.
– Подожди, если я прямо так полечу, то меня точно пристрелят! – Он выудил из-под дивана свою медную пластину и посадил меня программировать реальность. – Представляешь, если бы я из-за тебя забыл это сделать? Так бы и очутился, как идиот, в кабинете у того Сталина, который ничего о нас с тобой не знает! То-то он был бы рад! Тогда уж точно отправил бы меня к еще не расстрелянному Ежову…
Он схватил прибор, ввел в компьютер данные, сжал в руках электроды, ткнул в клавиатуру и исчез. А я осталась одиноко сидеть на диване. Время тянулось катастрофически медленно. Я пошла на кухню, сварила кофе. Съела печенье. Посмотрела за окно, чтобы убедиться, что синий шпик по-прежнему дежурит возле будки. Потом вернулась в комнату и легла на диван. Оставалось еще двадцать минут. Я закрыла глаза и поняла, что засыпаю…
– Эй, спящая красавица! – гаркнул Натаныч и сел рядом. – Очнись! Я вернулся.
Я резко села и помотала головой:
– Уф! Я тут от жары сквасилась. А ты давно появился?
– Только что. – Он положил ногу на ногу и сцепил руки на коленке. – Ну… Пообщались мы с вождем твоим драгоценным.
– Объяснил ему, как программа работает?
Натанычу явно хотелось что-то рассказать, но он пыжился и молчал. Наконец, не выдержав, он заявил:
– Нет, он все-таки жлоб, как я и говорил. Но… Ты знаешь, у него мозги варят – мама не горюй! Он мне такие вопросы задавал, я даже и не понял, как он со своим семинарским образованием во всем этом разбирается. Слушай, я подумал… Хорошо все-таки, что он в другой реальности.
– Почему это? – буркнула я.
– Да страшно представить, что будет с миром, когда он с твоей помощью начнет что-то менять. Это кошмар! Если он додумается до чего-то глобального, то результаты могут быть просто сверхъестественные!
– А вы о чем-нибудь кроме программ твоих говорили?
Он помотал головой:
– Он только под конец спросил, действительно ли за мной кто-то следит.
– А ты что сказал?
– Ответил, что имею все основания опасаться.
Я возмутилась:
– Слушай, ну если ты опасаешься, то почему мы тогда так открыто сидим и все это обсуждаем? Может, нас прослушивают давно! А мы тут секреты выдаем.
– А что нам еще делать? – хмыкнул Натаныч. – Они все равно узнают, чем мы тут занимаемся. А может, нам вообще это померещилось… Не знаю… Это все твой тридцать седьмой год виноват. Там страшно. Здесь страшно. Мания преследования началась. Все! Никто за нами не следит. Никому мы не нужны. Я сегодня переутомился. Шутка ли! К самому Сталину на прием ходил! Поэтому я буду спать. А ты? К нему полетишь или дома останешься?
– К нему, – улыбнулась я. – Дома у меня Глеб с Машей. Все равно я им там мешаю. Ну а в 1937 году меня ждут.
Натаныч грустно посмотрел на меня:
– Все у тебя как-то нескладно в жизни. И мужики возле тебя всегда какие-то никчемные крутились. Хорошо еще хоть ты родить догадалась. А то какая-то безалаберность сплошная!
Я сползла на пол и взяла электроды:
– Ну, зато сейчас как-то вот понемножку все стало налаживаться.
– Дура ты! – Натаныч в сердцах стянул с себя галстук. – И это ты называешь «стало налаживаться»?! Ладно, говори, во сколько тебя отправлять.
– В одиннадцать вечера, на дачу. И до девяти.
Он кивнул, и я переместилась.
– Я заждался уже! – сказал Сталин, обнимая меня.
– Неужели опять время перепутала?! – испуганно приникла я к нему.
– Нет. Все в порядке. Просто видеть тебя хотел. Наваждение какое-то…
Примерно в половине первого я поняла, что страшно хочу есть.
– Ты убьешь меня, наверное… – Я подтянула одеяло. – Но мне придется признаться.
– Что еще случилось?!
– Я с голоду умираю.
Он рассмеялся и прижал меня к себе:
– Ну, вообще-то там в комнате ужин стоит. Предполагалось, что мы с тобой будем сидеть и о важных вещах говорить. Но… Планы немного изменились.
– Это ты виноват! – Я стала его целовать.
– Нет, конечно. Как я могу быть виноват, когда ты меня тут с ума сводишь? Давай одевайся. А то мы так вообще до еды не доберемся.
Оказалось, что в гостиной действительно был накрыт стол. Причем кроме всяких закусок там стояла бутылка вина.
– Ну что, саперави наше с тобой любимое пить будешь? – спросил Сталин, беря в руки бутылку.
Я улыбнулась, вспомнив тот первый разговор о русско-грузинском конфликте.
– Буду. И есть тоже буду. – Я разложила по тарелке всевозможные изыски. – А что это вообще такое тут происходит? Праздник что ли? Сегодня какое число?