Попытка – не пытка - Страница 35

Примерно в полдень я очнулась от привидевшегося кошмара, в котором Гитлер награждал меня германским орденом первой степени за заслуги перед немецким народом. «Фрау Санарова, – торжественно говорил он, – вы сделали все для того, чтобы наша доблестная армия беспрепятственно вошла в Советский Союз и завоевала его в кратчайшие сроки!»

В ужасе я сбросила на пол подушки и села, запутавшись в простыне. «А ведь фюрер-то прав, – пришло мне в голову. – Если так дальше пойдет, то мы там в прошлом не только идеальное государство не построим, а войну продуем и будем иметь вместо Москвы курган с памятником Адольфу на верхушке».

От нахлынувших дум настроение у меня стало преотвратное. Кроме того, я поняла, что на улице благодаря стараниям Натаныча воцарилась действительно аномальная жара, от которой моя квартира превратилась в филиал крематория.

Я пошла на кухню и села пить кофе. Вскоре появился Глеб, видимо поставивший перед собой цель вывести меня на чистую воду.

– Да, мама, – сказал он и принялся заваривать чай. – Все-таки не идут у меня из головы эти розы. Ты бы их выкинула, что ли, все равно от духоты половина загнулась. Может, признаешься, кто тебе их дарит в таком количестве?

– Ну я же сказала…

– Да, да… Этот, как его… Из Гвинеи… Короче, говори уже.

– Глеб… – Я сделала многозначительную паузу. – У тебя с Машей как дела? Хорошо?

– Ну да.

– Вот. А у меня нет. У меня все плохо. Экваториальная Гвинея от избытка чувств поделилась с нами жарой. Скоро обещали еще и малярию прислать, если я им взаимностью не отвечу. Поэтому давай договоримся… Я сейчас уеду, а ты возьмешь, аккуратно вынесешь из дома все эти букеты и больше не будешь мне морочить голову и задавать нескромные вопросы.

Оставив на столе недопитый кофе, я ушла в комнату и стала звонить Ольге:

– Привет, спишь? На работу идешь?

– Я сегодня первый день в отпуске. Завтра в ночь улетаю на Тенерифе. А ты? – спросила она грозно. – Совесть вообще есть? Я три недели ежедневно тебе звоню и выслушиваю то гудки, то информацию, что ты вне зоны доступа. И где ты была?

– Это правда, – не могла я не рассмеяться. – Я действительно была там, где нет даже намека на сотовую связь. Может, встретимся, а?

Получив от нее приглашение, я быстро оделась и за десять минут дошла до ее дома. Она встретила меня в струящемся переливчатом платье на тонких бретельках.

– Очень жарко, – заявила она. – Но это меня не волнует. Скажи, где мобильники не работают? На Казбеке?

Я поняла, что обет молчания – испытание для меня непосильное, и ответила:

– Есть нечто такое, что я от тебя скрыла!

Как обычно, практически не удивившись, она закурила и торжественно произнесла:

– Еще не все потеряно. Рассказывай.

Налив в стакан какой-то элитной газировки, я сделала два больших глотка и выдала текст:

– Натаныч изобрел машину времени. Я решила превратить Россию в страну-утопию. Для этого мне пришлось пойти к Сталину. Он, вместо того чтобы думать о государстве, завел со мной роман. А Натаныч, тестируя временную программу, сотворил жару. Теперь я оказалась в тупике, потому что не знаю, с помощью каких рычагов заставить Сталина поверить мне и начать переустройство общества.

– Странно, – совершенно серьезно сказала Ольга, глядя куда-то за окно. – Я бы и не подумала, что у тебя аргументов не хватит, чтобы его убедить. Ты ведь столько о нем читала.

Я пораженно уставилась на нее:

– То есть во всей моей истории тебя только это удивляет?

– А чему же здесь еще удивляться? – повернулась она ко мне и развела руками. – Применительно к твоей жизни, которая с пеленок изобилует какими-то сверхъестественными катаклизмами, это звучит гораздо правдоподобнее, чем банальный грузин с коттеджем на Можайке. Теперь все встало на свои места.

– И что ты мне посоветуешь? – с затаенной надеждой спросила я.

– Ничего, – Ольга спряталась за дымовой вуалью. – Ты же знаешь, в отличие от тебя, я всегда любила не тиранов, а имажинистов. Поэтому я бы, скорее всего, полетела к Мариенгофу. И, увы, во время наших встреч меньше всего меня бы интересовали вопросы политики…

После этого я подробно рассказала ей обо всем произошедшем со мной в 1937 году, заверила, что не остановлюсь перед трудностями, и пожелала ей встретить на Тенерифе кого-то еще более талантливого и обаятельного, чем Мариенгоф.

Когда спустя два часа я вернулась домой, квартира была полностью очищена от роз, а на столе лежала записка, из которой следовало, что Глеб уехал в редакцию, чтобы писать разоблачающую статью о грешащем каннибализмом диктаторе Экваториальной Гвинеи.

* * *

Часов до восьми вечера я, дурея от жары, возилась с домашними делами, строчила письма работодателям и отвечала на телефонные звонки. При этом мое сердце раздирали противоречивые чувства. С одной стороны, я сгорала от желания все бросить и лететь на свидание в 1937 год, а с другой – мне хотелось прийти на эту встречу с хорошо проработанным планом действий. В итоге, когда я совсем вымоталась от этих терзаний, мне пришло в голову, что надо наконец-то рассказать Сталину, чего я, собственно, от него хочу, а потом уже на месте разбираться в последствиях этого разговора.

Переодевшись в одно из его любимых платьев, я накрасилась и пошла на девятый этаж.

– Ох! Благодетельница моя явилась! – обрадовался хитрый Натаныч, когда увидел меня на пороге. – Ну заходи, заходи…

На кухне он по традиции поставил передо мной треснувшую чашку с чабрецовым чаем и сказал:

– Я это… Как бы сказать… Короче, погорячился малешко… Ты не обижайся. Это все погода виновата.